Кто живет в женском монастыре. Как я ушла в монастырь

Таинственная история подземных келий.
По легендам, раньше на месте Валаамского монастыря располагались идолопоклоннические мольбища. Ходят слухи, что в полночь прямо из-под земли можно услышать приглушенный звон. Якобы языческие божества считают золотые монеты, схороненные там варягами в десятом столетии.
В XVI в. ворвавшиеся к нам шведы разгромили монастырь и убили всех затворников. Трупы рассчитывали предать огню, однако не вышло, так как после заката они просто-напросто пропали. Поиски не дали никаких результатов - гора мертвых тел как сквозь землю провалилась.
Другая история здесь развернулась в эпоху Ивана Грозного. Тогда в монастырь доставили массу ящиков с книгами. Говорили, они составляли известную государеву библиотеку, не найденную по сей день.
Полно удивительных тайн и у жилища отшельников, построенного два века тому назад недалеко от Сергиева Посада. Под землей было создано множество келий, а также храм, где фанатики целыми днями молились, выбираясь наружу только в темное время суток. Здешние жители опасались странных отшельников и передавали друг другу историю, будто бы ночью около подземных сооружений гуляет ужасающий огромный Черный монах.
На заходе позапрошлого столетия подземные чернецы то ли поумирали, то ли просто оставили эти места, однако вслед за этим появился загадочный человек, излечивавший все заболевания. Лечение заключалось в том, что больного он оставлял на некоторое время в старых подземных кельях отшельников, имевших, наверное, невообразимую энергетику. Смертельно больным людям лекарь приказывал испить воду из подземного родника.
Конечно, сразу же нашлось множество смельчаков, которые самовольно уходили в пещеры. Кому-то было интересно посмотреть что там да как, другие желали набрать себе чудотворной влаги. Но почти все они пропадали без вести в подземном монастыре. Хотя одному из них все же повезло и он смог вернуться домой. Родным мужчина поведал о том, как добрался до родника и уже собрался взять из него воды, но почувствовал, как кто-то с силой взял его за руку, сломав в ней кости. Прошло несколько дней, прежде чем мужчине удалось вылезти на поверхность земли...

Очень похожие истории имеются у известных Антониевых пещер, находящихся под Черниговом. Свидетели до такой степени детально изображают живущий в этом месте призрак монаха, что не поверить трудно даже отъявленным материалистам. К тому же, все свидетели - люди психически совершенно здоровые. Один из них - глава отдела истории пещер местного архитектурного заповедника В.Руденок.

Работая в заповеднике многие годы, он успел подробно изучить Антониевы пещеры, рассказав однажды газетным корреспондентам историю о том, что неоднократно наблюдал там привидений.
Сначала ему явился мужчина в черном одеянии. Затем Руденок стал свидетелем неожиданного появления другого человека, через какое-то время точно так же неожиданно пропавшего. Словно что-то взорвалось и взметнулось клубом дыма к потолку.
Руденок говорит, что перед призраками не трусит, объясняя их природу сильным воздействием энергии пещеры на головной мозг человека.
Но иные гости пещер, перед глазами которых возник фантом, рассказывают, что это был монах в черной одежде.
Антониевы пещеры возвели десять веков назад. За это время в них прожило жизнь много монахов-затворников. Они очень редко выбирались наружу, полностью посвящая себя молитвам. Им доставляли пищу прямо в пещеры. В них монахов и погребали. До сих пор в маленьких нишах стен, лежат человеческие останки.
Температура внутри пещер выделяется невероятным постоянством: +5 градусов круглый год. Здесь бывает довольно-таки сыро, особенно в дождливые времена. Однако местные работники сообщают, что затворники не знали болезней. Мол, их защищали регулярные молитвы.
Многие люди чувствуют в пещерах некую загадочную целительную атмосферу и в наши дни. Бывали случаи, когда эти места спасали от боли в зубах, а иногда и от куда более тяжелых недугов. Есть мнение, что невероятное исцеление – лишь результат самовнушения. Иные же верят в божественную энергетику пещеры, которой её зарядили своими многовековыми молитвами монахи…

Отмщение мертвых чекистов.
Есть одна интересная история, произошедшая с Раифским монастырем. Здесь в 1918 г. при попытке принудительного изъятия монастырского зерна монахи прикончили нескольких работников Казанской ЧК, а также группу воинов международного батальона.
У них была информация, что в монастыре располагалось контрреволюционное общество, во главе которого стоял поручик Секуторский. Убийство совершили на глазах у широкой публики, которая вполне разделяла решение монахов.
Приехавший военный отряд встретил агрессивный отпор «рабов божьих», а затем не без изумления понял, что упустил их всех до единого. Монахи будто растворились в запутанных лабиринтах под монастырем.
Вскоре Казань покорили белочехи и монастырь вновь наполнился своими обитателями-убийцами.
Как то раз старший клирик монастыря, зайдя в молельный зал зажечь лампаду, ненароком бросил взор на иконы и дико вскрикнул. Вместо святых на иконах были изображены когда-то убитые монахами чекисты.
На шум примчался другой проходивший мимо монах. Однако к тому моменту на иконах… уже снова обретались лики святых.
На другую ночь священник Азарий шел в монастырь из близлежащего поселка. Около родных ворот, именно там, где прежде убили чекистов, Азарий заметил приближающегося к нему человека. Как только тот приблизился, священник узнал в нём одного из покойных чекистов! С ревом «Сгинь, демон!» священник устремил на привидение распятие. Мертвый чекист моментально пропал...
Спустя пару ночей, монах Макарий пробудился ото сна с очень необычным чувством. Казалось, что возле него кто-то стоит. На самом деле, во тьме можно было разглядеть мрачный силуэт. Тут же раздался глуховатый голос, промолвивший: «Молись, сволочь!». Этот голос, бесспорно, принадлежал другому мертвому чекисту по фамилии Несмелов. Послышался звук взводимого курка. Макарий сразу же принялся сбивчиво молиться, призрак исчез во тьме.
Так жизнь в монастыре стала для замаравшихся в крови монахов сущим адом. Теперь не проходило и ночи, чтобы пару-тройку раз кого-нибудь не посетили призраки убитых чекистов.
Монастырь пробовали очистить святой водой, но все было без толку.
Надо сказать, довольно странная участь ждала самого Секуторского. Сбегая от налетевших на конспиративную квартиру чекистов, он во мраке угодил в огромный колодец, почти не поднимавшийся над уровнем земли. Когда труп достали, то один из работников разглядел в его глазах... лицо другого казненного монахами чекиста – Ф.Копко. Если в глазах покойника действительно был образ убитого чекиста, то возможно, что перед самой своей смертью поручик видел привидение. Не исключено, что именно оно и повинно в его гибели.
Помимо этого есть слух, что настоятель монастыря тоже умер довольно загадочной смертью.

Сговор с Дьяволом.
Народ во Львове даже не знает, что под этим городом в районе костела Петра и Павла, построенного в начале XVII века, разгуливает черный монах. В лабиринтах старинного храма он ожидает добрую душу, желая оформить на нее собственный контракт с Дьяволом.
«Ещё в детстве мы с друзьями решили залезть в подземные ходы костела, – рассказывает один из местных стариков. – Страшно было невероятно. В морозных коридорах резко поднялась температура. Мы совершенно точно ощущали, что были не одни, особенно когда в тишине раздался тихий стон. Наружу как ошпаренные выскочили. После один из попов поведал нам жуткую историю про черного монаха.»
Несколько столетий назад тот монах был покаран за крупный проступок – гордыню. Его отправили в острог, кормили черствым хлебом, а поили простой водой. Людям было запрещено приходить к осужденному. И вот как-то раз один таинственный незнакомец смог уговорить настоятеля пустить его поговорить с заключенным. Было вообще странно, что настоятель согласился. А когда через некоторое время охранники пошли в темницу, чтобы приказать незнакомцу удалиться, то не обнаружили там ни его, ни арестованного. Валялась лишь бумажка с красными письменами.
Святой отец был ошарашен, когда ему принесли ту бумажку. Это был контракт между человеком и Дьяволом, написанный кровью. Заключенный, по всей видимости, согласился отдать свою душу пришедшему его навестить демону. Теперь тот монах рыщет по подземным коридорам в поисках человека, которому передаст свое проклятие.
По словам специалистов, в этих местах крайне отрицательная энергетика. Чувствуется гнет адских мучений и боли.

Новость отредактировал Оляна - 25-06-2012, 17:37

Мы опубликовали первую часть записок нашего корреспондента Жанны Чуль, которая пять лет прожила в монастырях. Сначала в богатом и знаменитом Воскресенском Новодевичьем, что в Петербурге. Потом — в бедном Иоанно-Предтеченском, что в Москве. Сегодня мы заканчиваем публиковать этот уникальный текст о современных монастырских нравах.

Жанна Чуль

«Вернись немедленно!»

Я ушла из Новодевичьего монастыря в Петербурге, потому что сил не было терпеть такую жизнь. Миф о доброй матушке-игуменье был развеян ею же. Я долго собиралась с духом, перебирала возможные варианты ухода. Помог случай.

30 сентября игуменья София праздновала день ангела. Обычно этот праздник — день святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии — приравнивался по торжественности к приезду в обитель патриарха. За несколько дней у сестер и минутки свободной не выдавалось: они мыли, чистили, закупали множество продуктов для пышной трапезы. Из цветов плели гирлянды и составляли громадные клумбы. Храм празднично украшался. Гости шли длинной чередой. Тех, кто чином попроще, игуменья принимала в храме и в сестринской трапезной. Представителей власти и бизнесменов потчевала деликатесами и наливками в собственном домике. Сестрам в свой день ангела мать София тоже сделала подарок. Подарила каждой набор: книга, иконка и пачка чая. Я на праздничную трапезу не пришла: была дежурной по храму. Да и не очень-то хотелось. Отношения у нас с матушкой уже были напряженные.

Мой подарок принесла в храм инокиня Ольга. Но по ошибке взяла набор для другой послушницы. Та раскричалась, что осталась без подарка. Матушка на следующий день вызвала нас с инокиней Ольгой в свой кабинет. «Ты почему ей носила подарок? Ты — ее келейница? (Прислуга лиц монашеского звания. — Авт.)» — грозно спросила она трепещущую Ольгу. Не слушая наших ответов, сообщила свой вердикт: «С Ольги я снимаю апостольник (головной убор в женском монашестве), а Иоанну — отправляю домой». Я развернулась и ушла. Не отреагировала даже на возгласы настоятельницы, обращенные ко мне: «Вернись! Вернись немедленно». Пошла собирать вещи. Как полное нарушение человеческих прав, как акт недоверия к своим сестрам, я рассматриваю тот факт, что насельницы обязаны в монастыре сдавать паспорта. Хранятся они в канцелярском сейфе: это дает гарантию игуменье, что сестра без документа не сбежит. Мне паспорт долго не возвращали. Пришлось пригрозить, что приду в обитель с полицией…

Новая обитель

Дома я долго не могла вернуться к нормальной жизни. Ведь в монастыре привыкла работать без выходных. Порой невзирая на боль и плохое самочувствие. Не считаясь со временем суток и погодными условиями. И хотя была вымотана физически и морально, продолжала и дома по привычке вставать в шесть утра. Чтобы занять себя и как-то сориентироваться, что делать дальше, ездила в Стрельну, в Троице-Сергиеву мужскую пустынь. Посещала богослужения. Помогала убирать храм, работала в огороде. Требовались душе покой и отдых, какая-то перемена. И я поехала в двухнедельное путешествие в Израиль. Посетила Иерусалим и главные места в жизни Иисуса Христа: Назарет в Галилее, гору Фавор, омылась в реке Иордан… Когда вернулась, отдохнувшая и просветленная, священник пустыни отец Варлаам, на мой вопрос, что же мне делать дальше, благословил ехать в Москву в Иоанно-Предтеченский женский монастырь. Я о нем прежде не слышала. Нашла в Интернете адрес. Собралась в дорогу. Мама плакала. Так же горько и безутешно, как и три года назад, когда я уходила в Новодевичий монастырь…

С трудом нашла в Москве эту обитель, долго кружила вокруг нее, хотя от метро «Китай-город» было до монастыря пять минут ходьбы пешком. На звонок в дверь на крыльцо вышла приветливая миловидная сестра в черном монашеском облачении. Она провела меня к игуменье Афанасии. Я пришла очень вовремя: через полчаса настоятельница уезжала в больницу, где ей предстояло провести три недели. Когда меня вели наверх по лестнице, отметила про себя, какая кругом разруха и грязь. И, конечно, в дальнейшем тоже постоянно сравнивала свою жизнь в первом монастыре и в теперешнем.

Глушь возле Кремля

Игуменью Афанасию сестры видели редко: или во время богослужения, или если сама к себе в келью вызывала. Матушка была серьезно больна — даже ходила с трудом. Так и сидела все время у себя в келье. На общую трапезу игуменья не спускалась из-за больных ног. Три раза в день к ней с подносом еды поднималась особо приближенная женщина, которая работала по найму поваром. За годы в монастыре она нашла к игуменье подход, они подолгу вели беседы за закрытыми дверьми. От Натальи игуменья узнавала все новости обители и была в курсе жизни сестер. Когда у Натальи был выходной день, еду благословляли приносить кому-нибудь из сестер. А поднос с пустой посудой игуменья выносила в коридор и ставила на аквариум с золотыми рыбками.

По сравнению с Воскресенским Новодевичьим этот монастырь был куда проще. Хоть и находился Иоанно-Предтеченский в десяти минутах ходьбы от Кремля, бедность была такая, как будто в глуши лесной жили сестры. В Новодевичьем я принимала душ каждый день. А здесь — экономили воду. Для сестер и игуменьи стало потрясением, когда они узнали, что я моюсь ежедневно. Душ, как оказалось, настоящий монах принимает раз в неделю (а лучше и в две!). Телефон с городским номером прослушивался. Такой же аппарат стоял в келье у благочинной, и в любую секунду среди разговора можно было услышать в трубке сопение бдящей порядок сестры: думай, что говоришь, и не празднословь. Свет гасили по всему монастырю еще до одиннадцати часов вечера. В Новодевичьем же у нас во всех коридорах горел ночной свет. Конечно, к бережному отношению к электроэнергии там взывали, но не настолько, чтобы по ночам проверять. Игуменья София благословляла в храме вешать объявление: «В монастыре долг по электроэнергии 3 миллиона рублей. Просим прихожан пожертвовать на оплату долга». А в Иоанно-Предтеченском просто экономили…

В комнате с высоким под три метра потолком, куда меня поселили в новом монастыре, свисали лохмотья штукатурки. Окно было закрыто и наполовину завешано,

как делают это в деревне, серой застиранной задергушкой. Стены закопченные и

грязные. На полу, между покосившимися шкафами — включенные на полную мощность обогреватели. Спертый воздух: тяжелый запах горелого воздуха, смешанный с запахом пота и старых вещей. Как позже призналась мне монахиня Анувия, все эти столы и шкафы подобраны были на помойке.

Кроме меня, еще три жильца. Две инокини — мать Алексия и мать Иннокентия (позднее с ней у нас шла постоянная борьба за открытое окно. Даже в теплую погоду она велела его закрывать — боялась простудиться) и послушница Наталья. Комната перегорожена веревками, на которых висят одинаковые серые от грязи большие лоскуты ткани. У каждой сестры за занавеской горит свечка или лампадка. В моем закутке кровать, на стене — тканый ковер с изображением Божией Матери «Умиление». Стул, стол с провисающими ящиками, тумбочка. В углу — полка с иконами и лампадкой. Я бессильно опустилась на стул. Заснуть в эту ночь мне не удалось. За занавеской я чувствовала себя как в норе. Воздуха не было совсем. Кровать жалобно скрипела. А все три мои соседки, едва улеглись и погасили свет, начали… храпеть! Это был самый настоящий кошмар. По потолку носились причудливые тени от мерцающих лампад. Я не выдержала и тихо заплакала. Забыться, провалиться в тяжелый сон мне удалось только под утро. Едва я задремала, зазвонил колокольчик: подъем!

Суп нищим

Для начала дали мне послушание — фотографировать (почему-то никто не хотел брать в руки фотоаппарат) все события и внутреннюю жизнь обители, помогать на кухне повару в приготовлении трапезы, мыть посуду вечерами. Иногда я мыла и лестницу, ведущую наверх в сестринские кельи.

Позже мне доверили кормить нищих у ворот. Это было морально тяжелое послушание. К двум часам дня к воротам выносился стол. Со всех сторон начинали стекаться бомжи. Многих мы уже знали в лицо, но приходили и те, кто попал в трудную жизненную ситуацию — например, обокрали человека на вокзале. В строго назначенный час все эти несчастные спешили в Иоанно-Предтеченский монастырь. В этом тоже было огромное отличие двух обителей. В Новодевичьем, несмотря на всю его роскошь, сухой корки не получит просящий, пока не отработает. Однажды меня остановил мужчина, оборванный, еле держащийся на ногах от слабости. Он просил всего лишь хлеба. Я обратилась за благословением на это к ризничей, которая осталась за старшую в обители, пока игуменья находилась в отъезде. Она была неумолима: пусть хотя бы подметет двор.

Нищим (их ласково называли «бедненькими») в Иоанно-Предтеченском монастыре выносили суп в одноразовой пластиковой тарелке, два куска хлеба и жидкий чай. Их голодные глаза загорались при виде еды! Бомжам постоянно требовались одежда и обувь. Поэтому в монастыре был налажен круговорот одежды. Прихожане приносили ненужную одежду. Нищие моментально расхватывали выносимые им, особенно по лютой зимней стуже, варежки, носки и шапки.

Массаж — богачам

В Новодевичьем монастыре долгое время арендовали помещения различные организации. Кроме платы, они дарили сестрам подарки к праздникам. Косметическая фирма «Рив Гош», например, снабжала монахинь шампунями и гелями для душа. Когда срок аренды закончился и организациям ее не продлили, игуменья стала искать применение освободившимся помещениям. Хотела семейный детский дом устроить, но сестры запротестовали, забоявшись ответственности. Тогда, по благословению патриарха Кирилла, София устроила в этих помещениях архиерейскую гостиницу. Каждая келья по своей роскоши мебели и утвари соперничала с самым дорогим мирским отелем. Пол устлан пушистым ярким ковром. В трапезной в огромной келье весело трещали канарейки. На нижнем этаже расположились сауна, массажное кресло и даже бассейн. Унитазы в особо роскошных кельях были с подсветкой и функциями омывания и массажа, даже функция «клизма» предусмотрена… А в Иоанно-Предтеченском в это время глубоких тарелок для супа не на всех едоков хватало! А унитазы были еще советских времен — чтобы спустить воду, надо было дергать за веревочку.

Судьба балерины

Удивительное все-таки создание человек: сколько же он может вынести!? Но, как говорится, каждому крест по силам дается. Инокиня Евсевия, с которой первые дни мне пришлось делить и келью, и послушания, — хрупкая женщина пятидесяти лет. На момент нашего с ней знакомства ее монашеский стаж был семнадцать лет. Интересно, что в прошлом она окончила Ленинградское хореографическое училище имени А. Я. Вагановой и была балериной Мариинского театра. В монастырь ушла накануне ответственных длительных гастролей театра в Японию… Основное ее послушание — старшая просфорница. Мне довелось в первый месяц трудиться в просфорне. Без преувеличения скажу: печь просфоры — тяжелейшая работа.

Те, у кого там послушание, встают раньше всех. На утреннюю службу не идут — в самой просфорне зажигают лампаду перед иконой Иисуса Христа и читают молитвы. И только после этого приступают к работе.

В просфорне мы проводили весь день: с 6 утра и до 16-17 часов вечера. Все это время — на ногах. Присесть некогда — пока одна партия просфор выпекается, другую надо вырезать из теста. Обедали наспех и всухомятку. Здесь же, примостившись на краешке разделочного стола. В маленьком помещении очень жарко, душно. Противни с «верхами» и «низами» просфор тяжелые — из железа. Вырезать будущие просфоры надо очень аккуратно, по строго определенному размеру, иначе получатся кривобокими, а это — брак. Мать Евсевия была незаменима на этом послушании. Я удивлялась: откуда у нее, такой болезненной и хрупкой, столько сил? Ведь работой в просфорне не ограничивался список ее послушаний. Была она также помощником келаря (заведующий трапезной), в швейной мастерской помогала, по храму церковничать (следить за свечами и чистотой икон) ее ставили. Я, набегавшись по послушаниям, так уставала, что падала в конце дня в келье на кровать и моментально засыпала. А за занавеской мать Евсевия еще полночи читала бесконечные молитвы, каноны, акафисты, жития.

Несчастный случай в просфорне

Случались и серьезные неприятности: сестры от постоянной усталости и недосыпания становились рассеянными и могли сломать руку или ногу. Послушница Наталья (я удивилась, когда узнала, что ей всего 25 лет: в платке, надвинутом на самые глаза, с огрубевшей кожей, постоянно насупленная, она производила впечатление бабушки за 60…) готовилась стать инокиней, а время ожидания пострига коварно и полно искушений — это настолько естественно в монастыре, что уже никого не удивляет. Однажды в просфорне раскатывающей тесто машиной Наталья раздробила себе кисть левой руки. Мать Евсевия была с ней, от ее рассказа о случившемся мурашки бежали по коже от ужаса.

Мать Евсевия замешивала тесто: в большой чан засыпала просеянную муку, сухие дрожжи, соль, добавляла крещенскую воду. Вдруг за спиной у нее раздался душераздирающий крик. Обернулась: ее помощница скорчилась от боли, а вместо кисти у нее — кровоточащий кусок мяса. Скорая помощь увезла Наташу в больницу. Срочно сделали операцию. Заживала рука долго. Но и в голове у Наташи что-то переключилось: она вдруг стала заговариваться. Страшные вещи говорила девушка: то винила сестер, что она поранила руку из-за их колдовства, то уверяла, что казначея мать Анувия завалила ее работой и «хочет сделать из нее мальчика». Старшие сестры вовремя заметили, что с Натальей творится что-то неладное. Постриг отменили, а саму девушку отправили домой: «отдыхай и восстанавливай здоровье».

На особом положении

Казначея и строительница монастыря монахиня Анувия раньше работала археологом, руководила экспедициями в ближнем зарубежье. Она постоянно обещала сестрам: вот будущей весной обязательно переедем в новый корпус. У каждой будет своя келья! Пришла весна, за ней — лето, наступила осень… все оставалось без изменений. Жили сестры в тесноте и грязи. Казначея — женщина добрая и веселая. Но сама она обитала в своей квартире на окраине Москвы. С сыном, его женой и тремя внуками. В монастыре не жила ни одного дня — приезжала три-четыре раза в неделю: в алтаре послужит во время богослужения, обойдет обитель — и снова в мир. Келью отдельную имела: ей же надо хранить где-то свои вещи, подарки прихожан, переодеться из мирского платья в монашеское облачение для богослужения... Ездила на собственной машине. Каждый год обещала и игуменье, и духовнику: «Последний год так живу! Поселюсь в монастыре окончательно». Наступал следующий год — история продолжалась.

В душевой облупился кафель, и постоянно засорялся люк — у сестер выпадали их длинные волосы и забивали решетку. Убирать за собой, а тем более за мывшейся перед тобой сестрой, никто не спешил. Ответственная за душевую комнату ругалась, вывешивала объявления, увещевающие нерях. Однажды, отчаявшись докричаться до неопрятных сестер, повесила замок на пару дней на дверь. В пекарне по ночам водили хороводы рыжие тараканы. Днем на этих столах раскатывали тесто под пирожки и сдобу, которая продавалась в палатке рядом с монастырем. Я однажды зашла в пекарню поздно вечером, чтобы почитать книгу (в кельях-то свет давно погасили, даже свечку нельзя затеплить). Включила свет. Тараканы брызнули в разные стороны…

Уйти труднее, чем прийти

Однако не трудности быта гнали меня из монастыря. Когда за тебя годами принимают решения, а твое дело маленькое — не рассуждая исполнять послушание, отвыкаешь думать и чувствуешь себя бессильным связно выразить свои мысли и желания. Я начала пугаться сама себя — поняла, что стала плохо соображать. И еще мне хотелось деятельности. И свободы. Я уже не раз высказывала свое желание сестрам. Уезжая домой в отпуск, озвучила его и поставила вопрос на рассмотрение администрации монастыря. Спустя дней десять мне пришла на телефон (в Иоанно-Предтеченском монастыре, учитывая сложные бытовые условия, сестрам было разрешено пользоваться мобильным телефоном и Интернетом) эсэмэска о том, что меня благословляют уйти. Нужно было собрать вещи, сдать в библиотеку книги и свое облачение. Сестры трогательно прощались. Звали вернуться через год. Временно я перебралась на квартиру к знакомым. Но, когда бы ни зашла в монастырь, меня приветливо встречали и даже угощали обедом. Мне звонили в течение всего следующего года. Но я, видя знакомый номер, не брала трубку. Хотелось забыть все со мной произошедшее. Но не так-то просто это оказалось. Даже в снах возвращалась я в монастырь.

Первые дни я не верила своему счастью. Я буду спать столько, сколько хочу! Есть что хочу (я пять лет жила без мяса и, когда первый раз попробовала его после длительного перерыва, мне показалось, что я жую резину). И главное — отныне я сама себе игуменья. Дома родные приняли меня с распростертыми объятиями! Но прошел целый год, прежде чем я начала возвращаться к нормальной человеческой жизни. Во-первых, я никак не могла выспаться: сколько бы ни спала, мне было мало. Двенадцать, четырнадцать часов в сутки — все равно чувствовала себя утомленной и разбитой. Я засыпала в театре во время представления, на лекциях в фотошколе (куда я поступила, так как полюбила фотографировать в монастыре и хотела продолжать это занятие в миру), в транспорте — стоило только присесть или даже прислониться к чему-либо, как глаза сами собой закрывались.

Первые месяцы сложно было сосредоточить внимание и даже четко сформулировать свою мысль. В монастыре, если выдавались свободные полчаса, мы сидели в огороде на лавочке, молча и сложив руки, дышали воздухом — радовались выдавшемуся перерыву. Ни на чтение, ни на разговоры не было ни сил, ни желания. Одна из монахинь монастыря научила меня плести четки. И пользу обители приносило (четки шли на продажу в монастырскую лавку), и все какая-то смена деятельности. Занятие это меня выручило, когда я вернулась в мир: свои плетеные изделия я относила в церковь и даже получала за них немного денег. Какое-никакое подспорье для жизни.

Одним словом, уйти в монастырь оказалось морально гораздо проще, чем выйти из него….

Как и вчера, в 6:00 к нам зашел человек-будильник. Зашел, разбудил, ушел. На этот раз проснулся очень тяжело. Спал плохо. Вышел на улицу. Тепло. Ветра нет. Слышится щебетание птиц и «утренняя зорька» петуха с фермы. Пошел в храм искать игумена. У иконной лавки суетится Валерий, от него узнал о том, что настоятель еще в городе и будет где-то после обеда. Глянул расписание – мне на весь день нужно помогать на ферме. Немного огорчился, ибо в планах было заняться своими делами.
Зашел в храм. Как обычно темно. Несколько монахов в своих черных одеяниях сидят на стульях в ожидании начала службы. Вот и капитан подоспел. Встал в дальний угол, достал из кармана четки, теребит их и что-то бормочет под нос. Служба началась по расписанию, в 6:30 по храму полилось все то же монотонное пение. На службе до конца решил не оставаться. В 7:10 решил уйти, чтобы отснять приготовление к завтраку.
В трапезной сегодня дежурит Андрей.

Трудник Виталий в помощниках. Сделал немного кадров.

Общие кадры "кухни".
Решил попытать счастье на службе, быть может там смогу что-то еще отснять. Вошел в храм как раз в то время, когда капитан читал вслух. Сделал пару кадров. Сел на скамейку. Жду окончания службы. На ферме решил поработать максимум час, а потом нарушить свое послушание и заняться своей работой. В 7:40 мой желудок дал оповещение в виде громкого «бу-бу-бу». Пора уже бы и завтракать. Вскоре желудочное бурчание слилось с бурчанием молитв. Служба окончена. Поспешил на завтрак. На часах 8:30. Завтра утром домой. Планирую на утреннем пароме. Очень хочется успеть запечатлеть город при первых лучах солнца. Все еще нет игумена. А если он и сегодня не вернется?! Что тогда?! Мне он очень нужен, нужно его благословление на то, чтобы я мог отснять кельи монахов, посетить просфорною, по возможности алтарь, ну и сделать с ним несколько кадров. А пока пойду на ферму выполнять свое поручение. По пути снова завибрировал телефон. Появилась связь! На радостях отправил несколько СМС, позвонил и ответил на пару писем. На ферме меня встретил Андрей. Сказал снова мести двор.
Попутно помог Василию отнести тяжеленный бидон с молоком к привратницкой. Вернулся к своей работе. В стороне Андрей месит варево для скота. Кто-то возится с коровами. Завтра приедет журналист, будет брать интервью у настоятеля монастыря. Ну и вместе мы уже обратно в город уедем. Практически треть фермы уже вымел. Пора приступать и к своей прямой работе – сбору материала.
Первым делом направился к самому разговорчивому обитателю монастыря – отцу Валерию. Он читал в иконной лавке книгу. Охотно согласился дать комментарий. Отец Валерий послушник при храме. В монастыре проживает около года, выполняет обязанности церковного лавочника. Послушнику Валерию - 51 год. Никогда в жизни не брал интервью у людей, поэтому задал только те вопросы, которые интересует конкретно меня. Я долго не мог понять, почему люди бросают свои жизни, оставляют удобное цивилизованное общество и идут в монастырь.
«Люди идут в монастырь по нескольким причинам. Самая лучшая и достойная причина – это конечно любовь к Богу. Нераздельное искание живого Бога и все свои силы, все свои усердия, все свои труды посвящать только ему одному. Отдать ему все свое сердце, чтобы оно находилось всегда в Господе. Есть и другая причина, эта причина - покаяние. Это человек, когда исчерпав все свои жизненные ресурсы, которые он имел в миру. Обессилел, растратил богатство свое душевное, те таланты, которые ему Господь вручил, он их расточил. Остался, как говорится, обнаженным, душа осталась обнаженной, душа осталась голодной, душа осталась несогретой. И тогда, придя в себя, человек кается и ищет такие пути покаяния, которые более этому покаянию содействовали и здесь наиболее санный, удобный, самое удобное место, самый удобный путь. Проходить именно путь покаяний, путь очищения, путь спасения» - ответил на мой вопрос Валерий – «Ну а для меня монастырь - это дом Божий, это дом Пресвятой Богородицы, это мое призвание.»
На том и закончили. Далее мне нужно было идти на пастбище, чтобы сделать несколько кадров пастуха с коровами. Идти недалеко, до местного кладбища. Выйдя за пределы монастыря, ощутил на себе некую свободу, даже дышать стало чуть легче. Дойдя до береговой линии, вдали увидел очертания туманного города. Владивосток. Ко всему прочему на телефоне появился 3G интернет. Я смог загрузить пару инстаграмок, ответить на все письма и сообщения в соцсетях.
С плеером в ушах, не спеша дошел через кладбище до пастбища. Обычный луг, на лугу лежат коровы, насчитал их около 10 голов.
Пастух в зеленом военном костюме. Из приёмника тихо играет духовная музыка. В роли пастуха сегодня выступил трудник Валерий.
Сделал несколько кадров. Позвонили с работы. Долгие переговоры привели к тому, что сам того не замечая, дошел до монастыря, позабыв взять у Валерия интервью.
Зайдя на территорию монастыря, заприметил, как отец Спиридон возится с грузовиком ЗИЛ. Он не был против того, чтобы я его фотографировал.

Сделал несколько хороших кадров, спросил о том, как это быть монахом, какие обязанности ложатся на его плечи, как распределяются послушания.
«Монашеский образ жизни – это отречение от мира. Это исполнение заповедей Божьих, но прежде всего – своих обетов, монашеских. Монашеский обет – это обет послушания, обед безбрачия, отречение от мира. От мира человек ушел, чтобы сродниться с Богом ему ничего не мешало. Работа в монастыре распределяется таким образом, чтобы у каждого было какое-нибудь свое послушание. Повар готовит на всех. На скотном дворе работают. Рухольный вещи принимает и распределяет, стирает, гладит, тоже на всех. Получается каждый выполняет свою работу, но вся эта работа каждого, она входит в общее послушание для организации молитвы и жизни в монастыре. Но прежде всего это спасение. Цель монашества это спасти молитвой себя и весь мир. И прежде всего спасение своей души. Как в пословице русской говорилось: «Спасайся сам, вокруг тебя спасутся тысячи». Жизнь по заповедям божьим в дали от мира. Цель монаха соединиться с богом в этом мире и будущем» – закончил свою мысль отец Спиридон тем, что сравнил монашескую жизнь с жизнью солдата. Тяжелый ежедневный труд для обеспечения жизни монастыря в целом. Закончив с расспросами, решил залезть на крышу строящегося здания. Быть может, с него откроется неплохой вид на территорию монастыря. На стройке работают узбеки, снимать их не стал.
В этом здании планируется разместить гараж, подсобные помещения, трапезные, воскресную школу, кельи и т.д.

Привратницкая
Пасека
Монашеские кельи
После направился на ферму, нужно узнать о количестве скота на ферме. Заодно задал несколько вопросов. Трудник Андрей. 26 лет. В монастыре полгода. Задал всего лишь один вопрос: «Какова цель прихода в монастырь?». Отвечал медленно и неуверенно, наверное, стеснялся. Не знаю. Ну а целью назвал поиск внутренних привычек, осознание жизни, более вооцерквиться, сравнить себя с людьми, прошедшими духовный путь, и на их фоне увидеть свои отличие от них. К монашеской жизни пока еще не готов, присматривается.
Нашу беседу прервал звон колокола – обед. Долгожданный обед. Так быстро я еще по территории храма не ходил. На обед сегодня овощной суп, рожки, грибы и салат. Чай или компот на выбор.

Молитва перед едой.
После обеда направился в келью расшифровывать все то, что удалось записать. Нужно дождаться настоятеля.
После завершения работы решил проверить наличие отца Питерима на пасеке. На этот раз мне повезло.
Монах занимался пчелами, подготавливай улей к кормлению пчел. Заодно спросил у него о строительстве нового здания на территории монастыря. По словам Питерима, игумен планирует разместить там воскресную школу, трапезные, автогараж, склад, а также несколько келий для монахов.
Далее речь пошла о самой пасеке. На данный момент в хозяйстве насчитывается 44 улея.

Попросили меня помочь. Одели в белый халат, на голову нацепили специальную панамку с сеткой. Работа была простой, нужно было просто отделять части от улея и складывать их на землю. Делать это нужно было очень аккуратно, т.к. пчелы очень не любят звук стука. Обошлось без жертв.
Далее отправился помогать приготавливать сироп для пчел. В бидон наливается два ведра воды, затем все засыпается сахаром, в пропорции 2 к 1 (2 кг сахара на 1 л воды). После этого очень тщательно все перемешиваем. Образуется обычный сахарный сироп, немного густой. Пчелы любят сладости. Затем сироп наливается в чайник и подается в кормушку. Вот и все. Последнее задание было совсем простое, помочь вынести фанеру с воском. Владимир подготавливает его для изготовления свечей. Все, время бежать на службу. Затем долгожданный ужин. Сильно хочется кушать. Сама служба затянулась на 30 минут. Отсюда и поздний ужин. После того как поели, традиционные правила. После правил удалось договориться с настоятелем насчет завтрашнего интервью, заодно сообщил о моем завтрашнем уезде. К сожалению, келью отснять мне не разрешили. Сказали, что у меня и так много того, что простой мирянин не увидит. Теперь свободное время и как обычно отбой. Сделал несколько кадров библиотеки.

Завтра ровно в 6 утра подъем, к 9 нужно топать на паром встречать журналиста. Полтора часа где-то побыть, подождать окончания службы для того, чтобы взять интервью у настоятеля. И все… Можно будет со всеми прощаться и отправляться на материк. Первым делом зайду в редакцию, затем в бар, позже нужно заплатить штраф за кредит, оплатить другой кредит… В общем, заняться обычными мирскими делами… Снова окунуться в мир суеты, проблем, городского трафика… Но это мой мир, моя стихия. Мне комфортно жить в этой городской суете. Хотя и в монастыре не так уж и плохо. Нет никаких проблем. Есть послушание, ты его выполняешь. Все строго по времени. Свободного времени практически нет, работа найдется всегда. Это мне сделали небольшую поблажку, т.к. визит у меня был рабочий. Ладно, на этом описание третьего дня заканчиваю. Завтра новый день. Новые впечатления. Завтра домой.

Моя история не похожа на исповедь человека, который прошел длинный, полный духовности путь, пробирался через тернии к звездам и на себе ощутил все тяготы и благословения отшельнической жизни, вдали от дома, за пазухой у Всевышнего. Я всегда принадлежала этому миру и так и не смогла от него отречься, как бы крепки ни были мои отношения с Богом.

Я была самой обыкновенной девушкой, закончившей школу и мечтающей поступить на теологический факультет, а затем пойти дальше, постигая духовную семинарию. У меня не было ни стигмат, ни видений, ни православного воспитания, где заповеди стояли бы в основе взросления и формирования личности. Пока мои друзья и сверстники думали, кем бы хотели стать в будущем, я знала, что моя дорога приведет меня в монастырь.

Я хотела стать монахиней, уйти от мирского, опроститься, служить не себе, а Богу.

Моя жизнь была исключительно светской, за исключением влияния бабушки, которая с детства говорила со мной о более тонких и непонятных мне материях - вере. Помню, как сейчас, как однажды она положила передо мной большую книгу в черной обложке, на которой красивыми, но странными буквами было написано «Библия». Мы вместе читали ее. Мне было непонятно то, что написано там, как-то не по-русски, но бабушка обещала, что все придет со временем.

«Чтение Библии - один из важнейших шагов к пониманию Бога!» - так говорила бабушка, пресекая мое детское нетерпение. Бабушкина вера и открытость всему тому, что было связано с этим, поражала меня. Она водила меня в храм, рассказывала истории мучеников и их страданий, дарила иконы и буквально за руку водила на церковные таинства. Я не задавала много вопросов, просто верила, что бабушка знает, о чем говорит. Она же и научила меня скромности, простым правилам человека, который перешагивает порог храма, а также посвятила в тонкости молитвы и исповеди. Я делала всё, как она говорила, а после того, как выходила из храма с некоторой легкостью, шла навстречу обыкновенной светской жизни.

Бабушкина смерть была для меня трагедией. В тот период времени мне было уже почти 16 лет, и в моем сознании появлялись первые признаки критического мышления. Мама не разделяла бабушкиных идей. Ей казалось, что религия и бабушкин подход к вере лицемерен. А я поняла это слишком поздно.

После того, как я пережила свою трагедию, в моем сердце поселилась мечта - уйти в монастырь, чтобы бабушка могла гордиться мной, а также потому, что я хотела разобраться: это внешний мир мешает мне быть искренней с Богом, или же подвох лежит в самой основе.

Итак, я прошла все необходимые стадии, прежде чем уйти. Первый шаг - уход из светской жизни. Второй - рясофор. Третий - постриг и обет. Я общалась со священником, который приезжал к нам в город, и он рассказал мне, что для того, чтобы уйти в монастырь, не нужен никакой повод. Не нужно быть неудовлетворенным мирской жизнью, достаточно лишь желания спасения души. У меня было несколько месяцев, чтобы подготовиться, доделать все свои светские дела, рассказать о своих планах родным, окончательно решиться. Этим я и занималась. У меня не было особых проблем, которые бы требовали моего присутствия. Я убедила родителей в том, что я этого хочу, и они не стали меня переубеждать. Парня у меня не было, и я считала это соответствующим знаком:
«Пока мои подруги томятся мирскими чувствами, я свободна от оков плоти», - так я думала, когда прощалась с близкими и друзьями.
На вопросы о том, а не хороню ли я себя в молодости, я отвечала уверенно, что не считаю уход в монастырь смертью ни телесной, ни, тем более, духовной.
Всё было добровольно. Никто не обманывал меня, не обещал мне лучшей жизни. Я точно знала, куда я иду. За полгода до моего пострига я работала волонтером на христианском съезде и там я познакомилась с множеством людей, у которых были примерно одинаковые мысли по поводу веры, но никто из них не рассматривал уход от мира. Кроме меня.

Итак, мой путь начался с приезда в монастырь, который находился далеко от того места, где я жила (название монастыря скрыто по желанию автора - прим. ред.). Вокруг были горы, лес, прекрасная природа, свежий воздух и какое-то упоение разливалось в воздухе.

На пороге я встретила женщину, одетую как монахиня, которая несла большую брезентовую сумку с чем-то тяжелым внутри. Я вызвалась помочь ей, забыв обо всем.

«Как хорошо, что Иисус послал тебя помочь!» - сказала она и улыбнулась лучезарной улыбкой.

С такой фразой очень трудно спорить. Незабываемое ощущение - осознавать, что тебя послал сам Иисус.

Монахиня не приняла моей помощи - просто сжала мою руку в своей, а затем пошла своей дорогой, неся свой тяжелый груз без всякого напряжения.

Мое послушание началось, как я впоследствии поняла, вполне традиционно - с физического труда. Я помогала на кухне, убиралась в кельях, а также помогала тем, кто был болен и не мог сам переодеваться и есть.

В наш монастырь часто обращались за помощью люди из мира, а мы помогали. Сестра, с которой я служила и помогала ей делать перевязки больным, всегда говорила так:

«Мы не можем делать большие дела, но должны делать маленькие с большой любовью».

Я очень уставала от большого количества физического труда. В конце дня я буквально валилась с ног, но первое время мысли о том, чтобы всё бросить и уйти, меня не посещали. Я просто молилась и думала, что трудности - это лишь испытания, которые однажды станут частью моей новой жизни.

За время моего послушания я успела полюбить всех, кто был рядом. Я думала о том, что могу стать настоящей монахиней, но вскоре я поняла, что совершила ошибку…

Меня совершенно не смущало количество работы и большой физический труд, меня волновало то, что мой темперамент так и не смог стать по-настоящему монашеским. Я была кроткой и молчаливой, никогда не задавала спорных вопросов и не нарушала обетов, но в душе у меня всё еще теплился вопрос, ответ на который я хотела получить еще в детстве: что настоящее, а что нет?

Настоящим была вовсе не духовная часть этого сложного мира, а физическая. Если вы думаете, что самым суровым было испытание отрешения от плоти, целомудрие или долгие молитвы, то я разочарую вас. Такие конфликты могут сразить человека, не подготовленного духовно, а я была готова.

Самое ужасное - это условия, в которых мы жили. Мы трудились исключительно вручную, не пользовались ни дезодорантами, ни какими-то другими косметическими и гигиеническими средствами, купались в холодной воде, независимо от погоды, не спасались вентиляторами в жаркое время.
Хрестоматийный образ монахини - это женщина, борющаяся с демонами похоти и одиночества, но в реальной монашеской жизни есть проблемы не с сексом, а с гигиеной. Осознание, что ты грязная, потная, плохо пахнешь везде, где только можешь выделять какую-либо жидкость, отбивало все похотливые мысли, которые только могли прийти в голову, а в большинстве случаев на них просто не было сил. Это романтический флер, чья-то фантазия, фетиш, но не проблема монахини.
Послушницы спали вместе в одной келье, в кроватях, стоящих друг от друга на расстоянии полуметра. Электрических источников света у нас не было, поэтому приходилось одеваться в полной темноте, так как вставали мы в 4 утра. Казалось, что этого вполне достаточно, чтобы мы чувствовали себя немного одиозно, но вдобавок к этой неудобной утренней рутине правила монастыря диктовали нам прятаться под простыней своей кровати, чтобы сменить одежду, ведь видеть чужое обнаженное тело - это грех.

Когда я официально стала монахиней, мне всё еще было непросто. Те светлые чувства, которые я переживала, пока выполняла послушания и, выбиваясь из сил, надеялась на лучшее, прошли. Я стала думать о том, как же всё выглядит на самом деле.

Послушницам нельзя было улыбаться и радостно отвечать на просьбы других монахинь.

Меня постоянно упрекали в том, что я «недостаточно послушна» и что у меня «слишком высокая самооценка». Последний комментарий всегда воспринимался мною очень болезненно.

После того, как я спросила старшую монахиню о том, почему послушницы едят черствый хлеб и используют газеты вместо туалетной бумаги, мне сделали замечание и отправили на дополнительные работы, которые отсрочили мое послушание еще на полгода.

По меркам монастыря, это как остаться на второй год в школе - унизительно, но в воспитательных целях. Обо мне стала ходить не самая лестная слава.

Однажды матушка нашего монастыря спросила мое имя, а после того, как я ответила ей, я увидела ее нахмурившиеся брови и услышала следующее:

«Ох, сестра, я много слышала о тебе».

Я не знала, что ответить ей на это. Кроме дерзкого «я тоже слышала о вас» я ничего не придумала, но я промолчала, покорно опустив глаза в пол.

Кроме физических трудностей, я начала испытывать еще и психологическое давление. Мало того, что каждый день нам приходилось стоять на коленях на холодном бетонном полу по 4 часа, так еще и наша старшая сестра каждое утро говорила весьма дикую фразу:

«Сестры, вы должны умертвить себя. Ваша ленивая и эгоистичная природа держит вас в гневе».

У нас было всего два монашеских наряда. Один подрясник мы надевали, другой стирали вручную в холодной воде. Таким образом мы меняли одежду. Однажды сестра-наставница последовала за мной на улицу, чтобы посмотреть, как я стираю свое облачение. Она достала свое распятие и обратилась ко мне со словами:

«Сестра, какую же болезненную рану ты наносишь Спасителю Нашему, когда стираешь свою одежду с такой пустой душой».

Сестра имела в виду, что даже стирка подрясника должна была быть наполнена заботой и любовью. Я ничего не ответила, но эмоционально была очень сильно подавлена.

Осознание того, что обыкновенной стиркой и неспособностью отстирать пятна с ветхой ткани я чуть ли не буквально мучила Бога, было невыносимым.

Я начала винить себя в том, что мной овладевает гнев. Я не знала, смогу ли я побороть свою природу или же все станет только хуже.

В качестве послушания мы помогали в местном женском приюте: убирали, оказывали больным первую помощь, а также молились. Я и моя сестра убирались в комнате, она мыла пол, а я вычищала комоды. В одном из них я обнаружила тампоны.

У нас не было привычных в современном мире средств гигиены. Мы носили тканевые подгузники, а во время менструации подкладывали специально свернутые тряпки прямо в нижнее белье. Эти же подкладки мы потом стирали вручную.

Увидев тампон, я не смогла побороть дурные мысли, поэтому просто схватила его и спрятала за пояс.

Когда я вышла из комнаты, меня одолел такой стыд, что я едва сдержала слезы. Я не смогла найти утешение в молитве, когда думала о том, что женщине нельзя пользоваться такими простыми вещами, как средства гигиены. Такой способ опроститься казался мне унизительным, и ни одна монахиня, которая смогла побороть свое эго, не поддержала бы меня, хоть в глубине души, возможно, и поняла бы.

Когда мое дополнительное послушание подходило к концу, я уже не знала, кто я, чего я хочу и для чего я здесь. Я получила благословение, чтобы вернуться в мир. Я уходила с тяжестью на душе, вспоминая слова той доброй сестры, которая говорила, что сам Иисус послал меня сюда, вспоминала ее улыбку, на глазах наворачивались слезы.

Мои близкие помогли мне начать жизнь в мире сначала: позволили жить с ними, пока я искала работу, думала о том, что стоит снова пойти учиться. Помимо этого я задумалась о психотерапии. Я была в растерянности, глубоком смущении, разочаровании в самой себе и целом мире.

«Как можно было пойти таким неправильным путем, преследуя такую благую цель?»

Мне было стыдно, что я ушла из монастыря, а также что решила быть монахиней. Мне было стыдно, что больше я этого не хотела.

Спустя год я нащупала хрупкий мир внутри себя. Я поняла, что быть монахиней - это не крест, это выбор, который должен прийти самостоятельно, но и он может оказаться неудачным. С тех пор я слышала много историй о том, как женщины возвращаются в мир, а потом приходят обратно, не теряют Бога, не теряют веры, дышат и молятся по-другому. Я благодарила Бога за такую неудачу, потому что многое поняла о самой себе. Не стоит спешить с тем, чтобы оставить мир позади, но так же и не стоит думать, что отказаться от светской жизни в пользу духовной - это глупо. Я хотела пойти по этому пути, но он оказался не моим.

Я помню о том, что «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное», и я - одна из них.

16:20, 19 сентября 2009, ПАИ = su.pol (2:5033/21.173) ==================== ... ================== Msg: 866 of 942 From: Yury Sukachyov 2:5004/75.346 17 Сен 09 23:04:30 To: All Subj: Православная педагогика как она есть ========== ... ====================
Воспитанница монастыря написала письмо Президенту России
2009-09-16 14:12:32
Президенту Российской Федерации Д.А. Медведеву
копии:
Его Святейшеству Кириллу, Патриарху Московскому и всея Руси;
Генеральному прокурору РФ;
Уполномоченному по правам ребёнка при президенте РФ
От несовершен ... ей Перовой Валентины Евгеньевны ... рированной по адресу: Владимирская обл., Суздальский р-н, пос. Боголюбово, ул. Ленина, д. 51 в, Свято-Боголюбский монастырь.
Фактически проживаю по адресу:
г. Москва, ул. Профсоюзная, д.27, корп.4.
Уважаемый Дмитрий Анатольевич!
Я, Перова Валентина Евгеньевна, родилась 26 сентября 1992 г. До 6 лет жила в Ростовской области в п. Голубинка. Мои родители, Перова Татьяна Анатольевна (нигде не работала) и Перов Евгений Михайлович (сначала работал в милиции, потом электриком), развелись из-за того, что папа стал часто выпивать. После этого мы, три сестры Женя, Маша и я, с мамой уехали в г. Казельск, ул. Победы. Там мы прожили 3 года. Потом мама отвезла в 2001 г. меня и старшую сестру Женю во Владимирскую область, Суздальский район, п. Боголюбово, в Боголюбовский женский монастырь. Я в монастыре оставаться не хотела, но мама сказала, что мы с Женей поживем две недели и потом она нас заберет, а сама с младшей сестрой Машей уехала. Приехала через год и тоже осталась в этом монастыре. Там нас определили в разные группы, меня и Машу в младшую (в разные комнаты), а Женю в старшую. Мама в монастыре работала на сенокосе (летом), зимой на кухне. Виделись очень редко (не разрешали). Мама запрещала писать письма родным, звонить, забрала все адреса. Жила мама недолго, заболела раком и в 2003 г. умерла. Когда мама болела, нас к ней не пускали, два месяца до смерти мы ее не видели вообще. В монастыре жить было трудно, наказывали очень строго, почти ни за что. Посмотришь не так, воспитателю не понравится, может дать очень много поклонов земных, 1000 без отдыха делать, поставить на неустойчивый стул на всю ночь молиться. Спокойно могут лишить еды на день или на три дня. Бьют ремнем пряжкой до синяков. А если в комнату зайдешь без Иисусовой молитвы, то 1000 раз заставят открывать и закрывать дверь и при этом читать молитву. Ходим на службу каждый день, хочешь ты или не хочешь, все равно заставят идти. Стоять было очень тяжело, службы длинные, по 4 часа, а стоять надо не шелохнувшись. Из-за этого у многих девочек больные ноги и у меня тоже. Врач запретила стоять больше 30 минут, но мы все равно стояли. Летом мы работали на поле, а поле большое, 4 гектара (это детское поле). Работало нас немного, 20 человек девочек. Работали с 6-ти до 8-ми вечера. А перерыв был маленький, один час и 30 мин. Или 2 часа. Уставали очень сильно, нас постоянно подгоняли, а ночью поднимали в 12 часов, и мы полтора часа вместе всей группой молились, а кто стоя засыпал, тех выгоняли в коридор на всю ночь молиться. Мне и еще одной девочке Веронике Сариной все надоело, и мы решили сбежать с монастыря. Это было в 2007 году утром, в 7 часов утра. Мы с этой девочкой, пока никто не видел, перелезли через ограду за храмом и убежали в г. Владимир к Ксении (эта Ксения тоже раньше была в этом монастыре, и бабушка у нее работала юристом, поэтому мы и решили убежать к ней). Побыли мы там недолго, всего до 12-ти дня, потому что бабушки в этот момент не было дома и за нами приехали из монастыря на машине, они нам заломали руки за спину и затащили в машину. Приехали за нами наша воспитательница Малькевич Анастасия Сергеевна (м. Рафаила), водитель монастырский и Вероникина мама. Когда нас привезли в монастырь, то стали обзываться, очень сильно ругать, надсмеиваться над нами. И в этот же день посадили нас в затвор (т.е. три дня не есть и не спать, а молиться. Эти затворы в монастыре были часто. Взрослые каждый месяц были в затворе, а дети от 12 лет каждый пост). А в 2008 году нам меняют воспитателя - Малькевич Анастасию Сергеевну (м. Рафаилу) ставят помощником благочинной (это ответственные за порядок в монастыре), а нам ставят воспитателем Ефремову Hаталью Ивановну (она в 2007 году пришла в монастырь и имеет юридическое образование). Сначала она к нам относилась нормально. Потом ее начала учить наша бывшая воспитательница, как к нам нужно относиться, перечислила все бывшие наказания и за что наказывать тоже. Hаталья Ефремова переусердствовала, молились мы с ней больше, наказания были почти каждый день. Потом она заказала в швейной черные, толстые ночнушки и заставляла спать только в них, а если постираешь и она за день не высохнет, то заставляла спать в сырой. Монахинь она заставляла носить под низом верхней одежды такие ночнушки, а кто не носил, тех очень сильно наказывали ремнем. Воспитательница наша попросила у начальства монастыря древний устав (правила, по которым живут монахи) 1803 года и заставляла нас по этому уставу жить, а там строгие правила. Когда утром наш детский хор пел службу, а потом сразу два акафиста, я и одна девочка Света Кузнецова присели во время акафиста, когда не пели, регенту это не понравилось, и поэтому она про нас хотела рассказать воспитательнице. Мы просили у нее прощения, а она все равно рассказала. Hаталья Ефремова нас не стала наказывать, она пошла и рассказала про нас начальству, и они решили нам за это отрезать волосы. Мы ничего про это не знали. Вечером воспитательница зовет меня и Свету Кузнецову и ведет в главный корпус в архиерейскую (там, где владыку принимают), заходим, за нами сразу закрывают двери и облокачивается на них благочинная Валентина Сумина (м. Людмила). В этой комнате были архимандрит Петр, настоятельница монастыря монахиня Георгия, казначей монахиня Арсения (тетя бывшей воспитательницы) и наша бывшая воспитательница м. Рафаила. Hастоятельница молча достает из кармана ножницы и дает их архимандриту Петру (Кучер Петр Петрович). Он сначала подзывает Свету, обрезает ей волосы, а потом мне. Мне было очень обидно, потому что за нас некому было заступиться. Старшую сестру после этого перевели жить в главный корпус, чтобы я ей не жаловалась и не общалась с ней. После этого воспитательница стала на меня злиться еще больше. Она стала про меня сочинять всякие разные сплетни. То, что я в храме ворую деньги, хожу в магазин, покупаю косметику и раздаю ее девочкам. Она насчет этого ходила к начальству, и они мне придумывали всякие наказания. Хотя все прекрасно знали, что я никаких денег не ворую, а за пределы монастыря не разрешают выходить даже взрослым. Еще она придумала то, что я целуюсь с мальчиками в монастыре (там даже не разрешают на них смотреть, за это ремнем наказывают). Этому начальство тоже поверило. Меня и еще одну девочку, Ксению Головченко, наказали очень сильно. Hас посадили в разные комнаты без удобств и практически без мебели на 12 суток без еды (на одних сухарях и воде). Эти комнаты были холодные, а общались мы через форточку, т.к. окна выходили на одну сторону. В это время мы ходили пешком за 3 км сдавать экзамены в новосельскую школу. Учителя в это время заниматься к нам не ходили. Из-за всего этого я сбежала второй раз с Кристиной Фёдоровой (девочка из нашей группы). Я туда возвращаться не хочу и видеть этих людей тоже не хочу, кроме родных сестер. Я хочу учиться в школе и получить образование. Хочу жить нормальной жизнью. Прошу защитить мои права и интересы, я не хочу быть прописанной в монастыре.
С 19.08.2009 г. я проживаю в Москве по адресу: Ул. Профсоюзная, д.27, корп.4, телефон: 8-499-128-66-20, приют.
31.08.2009 г. органы опеки Суздальского района приезжали ко мне и хотели меня забрать. Я отказалась ехать, т.к. очень боюсь, что они меня вернут в монастырь. Мои сестры Маша и Женя продолжают жить в монастыре. Очень надеюсь на Вашу помощь и защиту.
11.09.2009 Перова В.Е.
--- * Origin: Kaluga, Russia (2:5004/75.346)